Интервью, взятому польским журналистом Марцином Звешховским у австралийской писательницы Труди Канаван, редакция журнала дала название:
ИСТОРИЯ ХОЧЕТ БЫТЬ ТРИЛОГИЕЙ
(Historia chce być trylogią)
Марцин Звешховский: Пожалуйста, заверши высказывание: «Я пишу книги, потому что..."
Труди Канаван: ...мне это нравится.
Марцин Звешховский: Но я читал, что это не совсем так. Ты пишешь мало, около двух тысяч слов в день.
Труди Канаван: Раньше я писала больше, между пятью и шестью тысячами слов. А когда освоилась, заметила, что мне не нужно так много писать. Нынешние мои тексты не требуют многих исправлений, достаточно лишь слегка отшлифовать их. Пишу меньше, но чище. Это имеет дополнительное преимущество — из-за проблем со спиной я не могу посвящать столько времени сидению за письменным столом, сколько посвящала раньше. Часто прерываюсь.
Марцин Звешховский: Правда ли то, что «Шепот детей тумана» (“Wispers of the Mist Children”) был первым законченным тобой рассказом? Текст одержал успех – его признали лучшим австралийским фантастическим рассказом 1999 года.
Труди Канаван: Это правда. В то время я прокапывалась сквозь груды рассказов, направленных в журнал “Aurealis” – «волонтерила» в редакции на отсеивании текстов. И вот, прочитав множество рассказов, я решила, что тоже могу попробовать что-то написать. Но я-то работала на ставке в графическом отделе этого письма, знала редакторов журнала и боялись их реакции. Что, если окажется, что я не умею писать? Поэтому подписала текст псевдонимом. Через некоторое время я получила ответ, что рассказ понравился и будет опубликован. Вот тогда-то я и осознала, что это мое призвание.
Марцин Звешховский: Этот успех и подвиг тебя на начало работ над трилогией «Черный Маг» (“The Black Magican Trilogy”)?
Труди Канаван: Я уже и ранее писала длинные тексты, но к тому времени не закончила ни одного романа. Замысел трилогии «Черный Маг» пришел мне в голову в 1994 году. Тогда я начала осознавать, что это действительно нечто хорошее. Я уволилась с постоянной работы и перешла к занятию иллюстрацией на заказ, благодаря чему получила больше времени для литературной работы. В 1999 году, еще до публикации «Шепотов детей тумана», у меня уже была готовая первая версия «Гильдии магов» (“The Magician’s Guild”). Я доработала текст и отослала его нескольким людям для оценки. Успех рассказа облегчил мне публикацию романа.
Марцин Звешховский: Как выглядели твои отношения с издателями?
Труди Канаван: В каком-то смысле мои тексты никогда не отклонялись. Я послала роман первому издателю, и не получила никакого ответа. Так что отказа не было. (Смеется) Я даже спросила в письме, получили ли они текст, но тоже не дождалась ответа. Вторым адресатом, которому я послала роман, был мой знакомый, который пробовал свои силы в качестве литературного агента. Я подумала, что иметь своего агента было бы очень полезно. Очередной издатель держал меня в течение года в неопределенности, уверяя, что текст будет рассмотрен на заседании редакции, что они там кое-что исправят в первой главе, дескать это поможет в продажах. Ничего подобного сделано не было, и знакомый решил, что больше не хочет быть моим агентом. Тогда я нашла нового, более опытного агента. Тот сказал, чтобы я забыла об издателе, обещавшем правки, мы найдем кого-то другого. Таким образом, de facto второй издатель тоже не отклонил мой текст — это я с этим издателем распрощалась.
Марцин Звешховский: Твой первый рассказ одержал успех, а дебютная «Гильдия магов» открыла бестселлерную трилогию. Это воистину сказочная карьера. Большинство писателей до продажи первого текста оттачивали свое перо на чем-то таком, что не проходило через редакционные сита. У тебя же все пошло как по маслу. Это как-то отразилось на твоем умении писать?
Труди Канаван: Не слишком сильно. Первый роман я много раз переписывала. Каждый раз, когда я «не получала отказа», текст подвергался очередным правкам в надежде на то, что это поможет. В результате до выхода романа из печати он был дважды или даже трижды переписан мною с начала и до конца. И длилось все это около пяти лет.
Марцин Звешховский: То есть отнюдь не «по маслу». А как насчет сюжетной конструкции? В фэнтези принято разбивать историю на три тома. Почему ты решила предпочесть классическую форму трилогии?
Труди Канаван: Интересный вопрос. Трилогия «Черный Маг» должна была стать одним-единственным романом. Я расписала витки сюжета и приступила к работе. И в какой-то момент обнаружила, что история обретает изрядные размеры. Я хотела разделить ее на две части, примерно в половину «Ученицы Магов» (“The Novice”, 2002), но оказалась вынужденной завершить этот, в ту пору первый, том паскудным клиффхэнгером. Дописав всю книгу, я пришла к выводу, что наиболее естественным и совместимым с сюжетом было бы разделение на три части.
В случае «Эры пятерых» (“Age of the Five”, 2006—2007) история с самого начала сложилась в форме трилогии.
Следующим романом был «Подмастерье Мага» (“The Magician’s Apprentice”, 2009), приквел к трилогии «Черный Маг».
Хотя издатели косо смотрят на самостоятельные фантастические романы, мне удалось его опубликовать, поскольку он тесно связан с бестселлерным циклом. В случае трилогии «Предатель» (“The Traitor Spy Trilogy”: “The Ambassador’s Mission”, 2010; “The Rogue”, 2011; “The Traitor Queen”, 2012 [W.]), то есть продолжения трилогии «Черный Маг», я сознательно скопировала форму первой серии, поэтому разделила историю на три тома.
В новейшем цикле я хотела сломать схему и написать дилогию, тетралогию, может быть, даже пенталогию, но при работе над историей выяснилось, что она «хочет» быть трилогией. (Смеется).
Марцин Звешховский: Ты обмолвилась о том, что подчеркнул также Адриан Чайковски в интервью для нашего журнала: у них в Великобритании писатель чуть ли не должен заслужить возможность издавать самостоятельный роман фэнтези. Издатели охотнее покупают циклы. То же самое относится и к Австралии?
Труди Канаван: Да. Хотя это не столько каприз издателя, сколько выполнение желания читателей. Когда им что-то нравится, они хотят еще больше этого же самого. В свою очередь, издатели, когда задают себе труд по продвижению нового имени, предпочитают скорее продолжать серию, чем попробовать поставить на рынок нечто новое.
Марцин Звешховский: Как выглядит рынок фантастики в Австралии? Что пользуется популярностью?
Труди Канаван: Определенно фэнтези. Научная фантастика также имеет своих поклонников, но их не так много. Большинство книг фэнтези пишут женщины. Это отличает нас от остального мира. Правда, нам не хватает таких замечательных писателей, как, например, Шон Уильямс или Гарт Никс, однако у нас множество писательниц.
Марцин Звешховский: Ты затрагиваешь тему социальных разногласий. Хочешь что-то донести до читателей, или речь идет о реализме?
Труди Канаван: И то, и другое. Фэнтези основывается на показе того, что невозможное возможно. Если действие разворачивается в реалистической обстановке, читатель легче поверит в сверхъестественные элементы. Поэтому я стараюсь создавать реальные общества, избегать построения антиутопии или утопии. Единственной разницей между книжным и реальным мирами становится магия. Я могу попытаться представить себе и описать, как будет выглядеть развитие общества, если бы магия действительно существовала. И это меня радует. С другой стороны, задача писателя – задавать вопросы, не давая ответов. Это именно то, что я делаю — указываю на некоторые социальные проблемы, но не предписываю решений.
Марцин Звешховский: В твоих книгах появляются гомосексуалисты, такие как маг Дэннил из трилогии «Черный Маг».
Труди Канаван: Мне хотелось, чтобы эта тема рассматривалась как естественный элемент реальности. Поскольку у меня есть друзья среди гомосексуалистов, представители этого меньшинства должны появиться на страницах книги. В мои намерения не входило морализаторство.
Марцин Звешховский: Как ты себя чувствовала, когда после перерыва в виде «Эры пятерых» возвращалась в мир своей первой трилогии?
Труди Канаван: Прекрасно я себя чувствовала! Над трилогией «Черный Маг» я работала около десяти лет. И устала от этого мира, нужно было попробовать что-то новое. Тогда и возникла «Эра пятерых». Когда меня спрашивали о продолжении трилогии, я ответила, что у меня нет идеи для такового, поэтому ничего такого пока что не появится. В конце работы над «Эрой пятерых» мне пришла в голову мысль о трилогии «Предатели», а также о том, что не помешало бы написать о том, как появилась гильдия магов, то есть о романе «Подмастерье Мага».
Марцин Звешховский: Один из твоих рассказов -- «Пространство для себя» (“A Room for Improvement” 2003, в переводе на русский «Комната времени» 2004 [W.]), можно воспринимать как научную фантастику. Ты не думала о написании романа в этой условности?
Труди Канаван: Я бы не относила этот текст к научной фантастике. Ведь я там не пытаюсь объяснить феномен комнаты, где время течет по-другому – там нет научный подкладки. Иногда мне приходят в голову идеи для научно-фантастических рассказов, но мне ближе длинная форма. Я предпочитаю хорроры.
Марцин Звешховский: Собираешься написать роман ужасов?
Труди Канаван: У меня зреет замысел молодежного хоррора. Его действие будет разворачиваться в городке, расположенном неподалеку от плотины. Несколько лет назад, когда плотину ввели в эксплуатацию, ушел под воду другой город. Затем, вследствие засухи, уровень воды снизился, явив миру нечто большее, чем ослизлые здания. Пока что мне не удавалось уделить сколько-нибудь значительное время этому проекту. Скорее всего, это тоже окажется трилогией. (Смеется).
Марцин Звешховский: В Польше как раз сейчас появился “Прохвост" (“The Rogue”, в переводе на польский “Lotr”, 2011), в настоящее время ты работаешь над третьим томом трилогии «Предатели». Что ты собираешься написать после этого?
Труди Канаван: Еще одну трилогию – «Закон Миллениума» (“Millenium Rule”). Ее действие будет развиваться во вселенной, состоящей из многих миров. Красота этой идеи заключается в том, что я смогу представить читателям общества на различных уровнях технологического развития. Главным героем станет молодой археолог, нашедший некую книгу. Это мой любимый аспект этой истории, не могу дождаться той минуты, когда начну описывать эту книгу и отношения между нею и героем.
Появятся также юная девушка, живущая в квазисредневековом мире и преследуемая из-за своего дара (магия запрещена), и группа людей называемых Путешественниками. Это семья, перемещающаяся между мирами, по определенному пути, с которого не могут отклониться в сторону, потому что уровень магии в разных мирах разный. Может так случиться, что путешественник попадет в мир, где маги слабы, поэтому герой тоже окажется слабым и не сможет вырваться из ловушки. Поэтому Путешественники никогда не сходят со стежки. Однако предположим, что в одном из дружественных до сих пор миров вспыхивает восстание, и их там больше не хотят видеть. И Путешественники будут вынуждены искать путь в обход этой вселенной. Я уже радуюсь возможности описать все это!
Марцин Звешховский: Желаю удачи и спасибо за интервью!
Почитать о писательнице на сайте ФАНТЛАБ можно ЗДЕСЬ
17. На стр. 65 размещено небольшое интервью, которое польский журналист Марцин Звешховский взял у британского писателя Адриана Чайковски. Интервью носит название:
ПОПРОСТУ Я ЛЮБЛЮ НАСЕКОМЫХ
(Po prostu lubię owady)
Марцин Звешховский: Откуда у вас взялась идея о расе людей-насекомых?
Адриан Чайковски: Я мог бы часами рассказывать о насекомых как метафорах для обозначения типов людей, о Кафке и Пелевине. Но на самом деле они мне просто нравятся, а остальное – лишь попытки придать идее глубину. Я изучал зоологию и психологию, но еще в школе рисовал насекомых. Это мое хобби, которое я превратил в профессию.
Марцин Звешховский: В ваших книгах невозможно найти «расу для битья», вроде рас орков и гоблинов; существ по сути своей злых, убийство которых не обременяет совести героев.
Адриан Чайковски: Создание таких рас -- ловушка. Толкиновские орки были сложными существами, в то время как многие подражатели Мастера относятся к ним инструментально -- убивают их без раздумий и не чувствуя вины. Это делает творца-сочинителя ленивым, и созданный им мир становится плоским и черно-белым, без промежуточных состояний. Осиная империя все еще человечна. Речь идет не о марионеточной расе, а скорее о режиме. Я хотел разрушить стереотипы и наделить персонажей индивидуальными чертами. Отсюда и исключения, как, например, персонаж инженера -- хорошего, честного человека или девушки-паучихи, которая в силу своего происхождения должна быть злой и коварной, но является воплощенным отрицанием этих качеств характера и менталитета.
Марцин Звешховский: Вы подходите к написанию фэнтези, как к написанию исторических романов. Вместо ос, допустим, вы могли бы использовать персиян. Вы избегаете стереотипов и описания черно-белого мира, так что же тогда дает вам фэнтези?
Адриан Чайковски: Творческую свободу. Хотя я часто углубляюсь в прошлое. Я называю это эхо-историей. Некоторые сцены напоминают описания подлинных событий, античные времена, Наполеоновские войны или сражения Второй мировой войны. Здесь я могу посмотреть на них с другой точки зрения, а в историческом романе нужно сосредоточиваться на точной передаче фактов.
Марцин Звешховский: Классическая фэнтези, однако, имеет много характерных черт, ожидаемых читателями. Не ограничивает ли это вашу свободу?
Адриан Чайковски: Это проблема сохранения равновесия. Если сильно отойти от схемы, читателям это не понравится, но, придерживаясь проторенных путей, рискуешь написать скучный роман.
Марцин Звешховский: В предисловии к роману «Империя черного и золотого» вы поблагодарили людей, которые научили вас фехтовать и стрелять из лука. Такое обучение помогло вам в написании текстов?
Адриан Чайковски: Моя страсть к холодному оружию зародилась в университетские времена, когда я играл в любительских спектаклях. Там были сцены боев. Начав писать, я обнаружил, что могу точно такие бои и поединки описать. Идея заключалась в том, чтобы на основе моих описаний читатель смог воочию представить себе дуэль.
Марцин Звешховский: Одиночные фантастические романы в настоящее время редкость. Испытываете ли вы давление со стороны издателей, жаждущих от вас сочинения многотомных циклов?
Адриан Чайковски: Одиночная книга может хорошо продаваться, но издатель не уверен в том, что следующий роман автора будет столь же успешным. Читатели привыкают к персонажам и хотят узнать, как героям жилось в дальнейшем. Поэтому сложнее продать дебютный роман, который представляет собой законченную историю, чем книга, хотя бы намекающую на возможность создания сиквела.
Марцин Звешховский: Не чувствуете ли вы себя пленником собственного цикла? «Империя...» была опубликована, понравилась читателям, поэтому вы написали девять продолжающих ее томов. Но у вас ведь наверняка есть много идей для других историй.
Адриан Чайковски: ”Тени смышленых” — вот то, что я хочу написать. Конечно, когда будет издан весь цикл, я хотел бы написать несколько самостоятельных, отдельных книг, но это надо заслужить. Я раздумываю над развлекательной эхо-историей, этакой смесью Бернарда Корнуэлла, Джейна Остина и фэнтези. Еще один проект – не столько научная фантастика, сколько фэнтези в мире будущего.
Марцин Звешховский: Начиная работу над “Империей...”, вы уже держали в уме сюжеты всех частей? Как вы пишете: просто садитесь за стол и сочиняете или придерживаетесь готового плана?
Адриан Чайковски: Когда я сажусь писать, у меня всегда есть план. Мир должен быть логически структурирован, но он также должен эволюционировать. Во многих фэнтезийных книгах вы отправляетесь сражаться с темным Властелином, убиваете его и возвращаетесь домой. Действие движется по кругу, замыкается и мир практически не меняется. При формировании такого обширного цикла попросту необходимо учитывать изменения цивилизации. Реальность в десятом томе должна отличаться от реальности в первом.
13. На стр. 8 – 9 размещена небольшая статья польского журналиста и писателя НФ Марцина Звешховского/Marcin Zwierzchowski, которая носит название:
ГРАНИЦЫ НАУКИ, ГРАНИЦЫ НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ
(Granice nauki, granice SF)
Первые тексты, которые сегодня считают научной фантастикой, хоть и могут показаться современному читателю наивными, были созданы с вниманием к научным основам. Их авторы не только были в курсе тогдашнего состояния знаний, но и зачастую опережали свое время. А как обстоят дела сейчас? Фантастика все еще научна?
Некогда термины научной фантастики и футурологии использовались взаимозаменяемо. Ба, да до сегодняшнего дня в глазах львиной части читателей научная фантастика выглядит игрой в гадание на кофейной гуще. Однако ведь в конце концов Уильям Гибсон в «Нейроманте» (William Gibson “Neuromancer”, 1984) описал киберпространство до его возникновения. А Артур Кларк придумал спутники и систему GPS. Однако со времен Азимова и Олдисса многое изменилось. Не умаляя достижений мастеров прошлых лет, скажем, что когда-то было легче следить за последними научными открытиями. А сегодня? Сегодня наука зачастую опережает воображение фантастов. Квантовая механика с точки зрения обычного человека ничем не отличается от магии. Специализация в отдельных отраслях науки настолько продвинута, что без углубленного изучения соответствующей темы невозможно вникнуть в суть последних научных публикаций, не говоря уже о прогнозировании изменений.
Прощай, футурология?
Тем не менее, самые дерзновенные пытаются. Таким смельчаком выступает Чарльз Стросс, который в «Аччелерандо» (Charles Stross “Accelerando”, 2005) описал — десятилетие за десятилетием — будущее нашего общества.
От вживляемых чипов, связывающих людей со всемирной сетью и повышающих умственные способности, вплоть до технологической сингулярности (пограничной точки, по определению не поддающейся достоверному описанию). Его видение отличается тем, что оно всеобъемлюще: касается социальных, культурных, политических и, прежде всего, экономических преобразований. Но оно быстро устарело — события, описанные в «Лангустах», первой главе/первом рассказе, разворачиваются в начале XXI века. Между тем, мы находимся на пороге второго десятилетия этого века, но все еще далеки от технического прогресса a lá Stross.
Поскольку невозможно увидеть конец похода, стоит попробовать заглянуть за ближайший поворот. Наиболее заметным современным творцом так называемой научной фантастики является Грег Бир (Greg Bear), автор романов «Радио Дарвина» (“Darwin’s Radio”, 1999) и «Дети Дарвина» (“Darwin’s Children”, 2003).
В этой дилогии описано будущее человечества, которое вынуждено вступить в борьбу с вирусом неизвестного типа. Писатель, использовав пробелы в теориях эволюционизма, создал правдоподобный и трудно оспоримый сценарий возможных событий. Он солидно подготовился к этому, вследствие чего его книги, при том, что держат читателя в неустанном триллерном напряжении, все еще служат великолепными пособиями по знакомству с биологическими науками с особым упором на биотехнологию и вышеупомянутый эволюционизм.
Не чурается науки также Бернард Беккет (Bernard Beckett). В романе «Генезис» (“Genezis", 2006) ему удалось соединить фантастику ближнего прицела с потрясающим видением утопии будущего.
Живописуя конфликт между Китаем и США, он показал закулисную политику, основанную на недоверии. А затем описал последствия воплощения в жизнь платоновского видения общества и генезиса возникновения искусственного разума.
Бачигалупи, Макдональд
Чаще чем на последователей автора «Аччелерандо» можно наткнуться на авторов, которые сосредотачиваются на отдельных аспектах развития. Они выбирают некий тренд и пытаются предсказать или придумать вероятный или нравящийся им в художественном отношении ход событий. В центре внимания таких писателей лежит не наука сама по себе, а последствия цивилизационного развития и технологического прогресса, их влияние на окружающую среду, прежде всего на нас самих. Научная фантастика, таким образом, лишается роли зеркала, в котором можно увидеть будущее человеческого рода, а становится техническим повествовательным приемом. Такой подход характерен хотя бы для творчества Паоло Бачигалупи (Paolo Bacigalupi). Этот автор десятка рассказов и романа «Заводная» (“The Windup Girl”, 2009) описывает процесс истощения окружающей среды, предшествовавший упадку современного человечества.
Аналогичный творческий подход можно наблюдать и у Йена Макдональда (Ian McDonald).
В своих очередных романах он рисует картину ближайшего будущего, различающуюся в зависимости от того, на какую тенденцию делается упор: в «Бразильи» (“Brasyl”, 2007) это была растущая роль средств массовой информации и наблюдение за обществом со стороны государства,
в «Реке богов» (“River of Gods”, 2004) — безудержное развитие биотехнологий.
Однако нужно подчеркнуть, что, если Бачигалупи пытается сделать свои произведения максимально достоверными с научной стороны, Макдональд чаще создает подходящую обстановку, стремясь к достижению сюжетных целей и закрывая глаза на неточности. Для этого автора также характерно размещение сцены действия в экзотических — с точки зрения европейца – странах, таких как Бразилия («Бразилья»), Кения («Чага» -- “Chaga”),
или Индия («Река богов»). Это также знак времени – писатели научной фантастики сводят взгляд со звезд на родную планету и вместо того, чтобы бродить по чужим мирам, начинают замечать необычность старой доброй Земли (действие романа «Заводная» разворачивается в Таиланде).
Новые границы науки
Тем не менее, все еще создаются тексты, главным достоинством которых является надежная научная база, а сюжет служит предлогом для бомбардировки читателя оригинальными теориями. Радикальное развитие науки находит свое отражение в научной фантастике, что приводит к образованию суб-жанра, который описывается как very hard SF (очень твердая НФ) (к нему можно отнести также упомянутый выше роман «Аччелерандо»). Популярным представителем hard SF является Питер Уоттс (Peter Watts). Роман "Ложная слепота" (“Blindsight”, 2006) снискал ему много поклонников, которых очаровывает не только поразительно оригинальный подход к избитой теме контакта с инопланетной цивилизацией, но прежде всего беспрецедентная степень уплотнения идей на одном квадратном сантиметре текста.
От Бачигалупи или Макдональда его отличает, прежде всего, другой взгляд на то, что лежит в основе научной фантастики. У авторов «Заводной» и «Реки богов» не фантастическая сценография определяет силу данной истории, они, подобно авторам мейнстрима, сосредотачиваются на эмоциях. Тем временем Уоттс отталкивается от науки -- импульсом для сочинения текста является некий выловленный из Интернета или специализированной прессы факт или некая идея, которые можно развить (в рассказе «Гром небесный» [“Nimbus”, 1994] Уоттс предположил, что облака -- это ассоциации обладающих сознанием организмов, а в рассказе «Грубый корм» [“Bulk Food”, 2000] поразмышлял о последствиях общения с животными некоторых видов). Литература создается как среда для эксперимента, расширенный пример описании одной из возможных интерпретаций данного явления.
Иган, Косматка и Чан
Сходными качествами обладают результаты творчества Грега Игана, Теда Косматки (Ted Kosmatka) и Теда Чана (Ted Chiang) (по крайней мере, новейшие тексты, поскольку ранние рассказы сближаются с произведениями Бачигалупи, сосредоточенными на последствиях, а не на причинах). Причины этого следует, вероятно, искать в образовании этих создателей: Уоттс — морской биолог — это видно в его дебютном романе "Морские звезды" (“Starfish”, 1999), открывающем cyki «Рифтеры» (“Rifters”), где события разворачиваются на исследовательской станции, расположенной на дне океана.
Иган -- математик (что не удивляет никого, кто читал романы «Город перестановок» [“Permutation City”, 1994],
«Карантин» [“Quarantine”, 1992]
или рассказ «Ореол» [“Glory”, 2007], где речь идет о поисках более существенной математической теории). Чан, в свою очередь, компьютерщик, и у него также образование отражается в рассказах и повестях (новейшая из повестей носит название «Жизненный цикл программных объектов» [“The Lifecycle of Software Objects”, 2010]).
И хотя этот последний считается в настоящее время величайшей «звездой» научной фантастики, есть еще некто, пищущий так, что продукты именно его творчества больше всего выделяются среди других текстов, классифицированных как very hard SF.
Этот «некто» -- его тезка, Тед Косматка, американец с польскими корнями.
Он сам о себе говорит так: «Может быть, я и есть то, что возникает, когда мальчик из католической школы вырастает в ученого, который затем становится писателем. Во мне спорят друг с другом многие вещи. Наука и религия пытаются ответить на одни и те же вопросы, но исходя из разных предпосылок. Тем не менее, есть некая чудесная серая зона, где они перекрываются, и я чувствую к ней неустанное влечение». Именно эту зону Косматка разрабатывает весьма оригинально, а не просто связывая науку с метафизикой. Чаще всего он рассматривает духовные последствия наблюдаемых явлений. В великолепном рассказе «Смертьенавты» (“Deadnauts”, 2007) затрагивается тема влияния криоконсервации на душу человека (вылетает ли она из тела во время замораживания, являющегося де-факто состоянием смерти?), а в рассказе «Предсказывая свет» (“Divining Light”, 2008) пытается определить момент ее появления в человеческом плоде, чему должно служить повторение эксперимента Фейнмана.
Время перемен?
Научная фантастика, как и всякий другой жанр литературы, развивается. Похоже, что период обнадеживающих описаний космических путешествий уже остался позади. Большая часть современной научной фантастики — это пессимистические тексты, более или менее относящиеся к той гибели, которую человек сам навлечет на себя. Отведя взгляд от звезд, мы сосредоточились на нас самих и окружающем нас мире. Поэтому не космолеты и пришельцы, а искусственный интеллект, генетические манипуляции и воздействие человека на окружающую среду доминируют в воображении фантастов. Конечно, все еще существует спрос на истории о неутомимых исследователях и межгалактических империях, но даже они претерпевают изменения, склоняясь под давлением читателей к hard SF. Эти попытки привели, впрочем, к созданию двухтомной антологии «Новая космическая опера» (“The New Space Opera”), редакторы которой постулировали образование нового субжанра, сочетающего эпичность космической оперы с добросовестностью научной фантастики.
Все более заметна и другая тенденция. Лавры, присуждаемые великолепным в литературном отношении рассказам Теда Косматки, и прежде всего быстро пополняющаяся коллекция премий на счету Паоло Бачигалупи, показывают, что от научной фантастики требуются не только смелые концепции и реальные знания в области точных наук, но и высокий литературный уровень. Возможно, мы доживем до того времени, когда в писателе научной фантастики станут видеть не ученого, забавляющегося сочинением произведений художественной литературы, а гуманиста с очень широкими интересами, чей свежий взгляд на некоторые проблемы обеспечит ему преимущество.
Как мы узнаем, что такая ситуация имеет место? Некогда создатели научной фантастики опережали свое время, сейчас они с трудом успевают идти в ногу с развитием науки — все ближе и ближе момент, когда они попросту не выдержат темпа.